Новейший Плутарх Ноорден ван Д. — писатель

noorden1.gif

НООРДЕН ван Доувес
1860 — 1936
Голландский писатель

На долю писателей и поэтов, носителей художественной гениальности, редко выпадают судьбы столь безбурные и вместе с тем ознаменованные столь неизменным успехом, как судьба Доувеса ван Ноордена.

Этот выдающийся мастер слова принадлежал к тому роду творцов, событиями жизни которых являются, по выражению Г. Флобера, лишь их собственные произведения.

По окончании Лейденского университета в. Н. принимается за свой первый роман «Розы юнгфру Дончен». Материальный достаток (в. Н. принадлежал к состоятельной семье, возглавлявшей известную фирму «Корица ван Ноорден и Куттен») и спокойный уравновешенный характер обеспечивали писателю возможность неторопливой, методической работы.

Первый роман, с точки зрения современной критики не представляющий особого интереса, был, однако, тепло встречен читающей публикой. Понравилось сочетание тенденций гуманистического реализма со свойственным только в. Н. подходом к людям и к явлениям жизни: подходом неистощимо добродушного, всем сочувствующего, в меру весёлого наблюдателя, любящего больше всего домашний уют, безобидную шутку, уравновешенных жизнерадостных людей, занятых то легким, приятным трудом, то безвредными развлечениями, и мягкость нидерландской природы с её притушёнными красками, неторопливой зыбью каналов и медлительным движением судов по бесчисленным водным артериям.

Этот характер экспозиции жизненного материала, искрящийся порою блёстками юмора и оттеняемый брошенными мимоходом мазками, живописующими минуты более напряжённых переживаний действующих лиц, определил собою творческую манеру Н. почти на всю его долгую литературную жизнь.

Жизнь эта протекала гладко, тихо и ровно, как бы подражая неспешному движению вод в равнинных реках его родины. Каждые пять лет, с поражающей нас аккуратностью, в. Н. дарил публику новым романом или сборником новелл. С годами его мастерство крепло, расширялся круг тем, но мироотношение писателя оставалось прежним, в равной степени чуждаясь как индивидуалистических крайностей эстетического и философского декаданса, так и разработки больших социальных проблем. Единственным произведением, в котором в. Н. попытался коснуться темы войны и вопроса о путях социального совершенствования, мы можем считать роман «Не плачьте, вдовы», вышедший в 1920 г. Шедеврами в. Н. считаются, по справедливости, произведения совсем иного рода: книга рассказов «Веселые крокетисты» и семейные романы-идиллии «Дом архивариуса ван Флит» и «Кузина Гретель». Здоровый оптимизм, крепкая, спокойная любовь к жизни, чисто голландский юмор, вызывающий в памяти полотна ван Остаде, сделали эти прелестные поэмы в прозе украшением библиотеки почти в любом голландском доме.

Столь же гармонично сложилась и личная жизнь в. Н. Женившись 28 лет на дочери богатого негоцианта Екатерине ван Линден, писатель с годами стал настоящим Pater Familias(1), в 60-летнем возрасте это был отец девятерых детей и дедушка 22 внуков, преуспевающий глава торговой фирмы, всеми уважаемый депутат Нижней Палаты, член нескольких академий, собственник очаровательного маленького дворца в Амстердаме и виллы на морском берегу.
В возрасте 75 лет в. Н. испытал небольшое кровоизлияние в мозг, лишившее его способности действовать правой ногой и приковавшее его на остаток дней к креслу на колесах.

К счастью, удар не отразился ни на умственных способностях, ни на даре речи, ни на художественном даровании. Казалось даже, что почтенный старец, восседающий в своей колясочке, странным образом обрёл в обрушившемся на него испытании новый запас духовных сил: больше, чем когда-нибудь, его речь блистала остроумием, рассказы о прошлом очаровывали слушателей свежестью красок и живостью картин, а роман «Любитель шуток», который он понемногу, день за днём, диктовал своей любимой внучке Бэт, обещал вплести в его венок новые лавры. Казалось, всё предвещало заслуженному писателю мирную, ничем не омрачённую старость. Однако безжалостный рок судил иное. Он подготавливал цепь столь неожиданных, даже, можно сказать, ошеломляющих событий, что биографу до сих пор трудно увязать их с общеизвестным спокойствием и прославленной невозмутимостью характера маститого нидерландского писателя.

В числе близких подруг юнгфру Бэт, запросто посещавших дом в. Н., находилась двадцатилетняя Долорес Сандрильонес, дочь богатого испанского коммерсанта, торговые интересы которого, тесно связанные с нидерландскими деловыми кругами, заставили его обосноваться в Голландии. Последние годы детства и юности Долорес протекали в Амстердаме, но влияние голландского уклада жизни и национальной психологии этой страны не смогли серьезно изменить порывистой и страстной природы уроженки Андалузии. Однако её эксцентрические выходки пока ещё не переступали границ допустимого и воспринимались её голландскими друзьями как оригинальная дань её романскому происхождению.

Толчком к несчастью, разразившемуся над домом ван Ноорденов, послужило безобидное, казалось бы, желание Долорес принять участие в работе своей подруги Бэт, стенографировавшей роман «Любитель шуток» под диктовку своего дедушки. Возраст и состояние здоровья в. Н. представлялись надежной гарантией против каких бы то ни было романтических увлечений, которые могли бы зародиться в сердце его юной почитательницы. Но не следует забывать, сколько блеска и игры мысли, какая живость ума и чувства проявлялись в каждом высказывании жизнерадостного старца, в каждом его рассказе. Уже давно очарованная этими увлекательными беседами, Долорес оставалась теперь целыми часами наедине с писателем, делаясь свидетельницей и едва ли не участницей волнующих таинственных перипетий творческого процесса. Более странным нам кажется другое: то, что самого в. Н. вплоть до роковой минуты так и не посетило ни разу подозрение об истинном характере привязанности к нему подруги его внучки. Неожиданное, как снег среди жаркого лета, объяснение, облечённое к тому же в форму бурных, абсурдных, ни с чем не сообразных требований, показалось в. Н. столь чудовищным, прямо-таки невозможным, что минутами он серьезно сомневался в реальности происходившего. Действительно, трудно было поверить, что человеку его лет, разбитому параличом, предлагают немедленно бросить жену, детей и внуков и, прибегнув к помощи обмана, исчезнуть с молодой поклонницей для того, чтобы вкусить с нею всю полноту счастья в африканских колониях Испании.

Потрясение писателя было так велико, а содержание объяснения казалось столь неправдоподобным, что невольный виновник бурной привязанности даже не решился поведать о происшедшем госпоже ван Ноорден или кому-либо из других членов семьи. Он только сумел прервать, под предлогом нездоровья, диктовку злополучного романа «Любитель шуток», тем самым лишив свою поклонницу возможности встреч и поэтому, как ему казалось, предотвратив дальнейшее развитие её страсти.

Катастрофа разразилась в мае 1935 г., в первые же дни после переезда писателя на его виллу. Вилла находилась на берегу Зюдер-зее в местечке Флаккдам; одной стороной домовладение выходило на побережье, а другой — на прелестную тихую улицу, окружённую садами, в глубине которых прятались другие виллы и несколько более скромных домиков, типа коттеджей. Улица упиралась в небольшую площадь Флаккдама с его общественными зданиями и несколькими магазинами; другим же концом она терялась в поле, превращённом в плантацию тюльпанов.
18 мая писатель, чувствовавший себя действительно не вполне здоровым, но не желавший упускать превосходного солнечного дня, был вывезен в сад. С моря дул ветерок, и поэтому г-жа ван Ноорден распорядилась водворить своего супруга на уютной лужайке в той части сада, которая была расположена между улицей и домом и защищена этим последним от свежего дыхания морской стихии. Не расположенный в этот день к работе, в. Н. был оставлен, по его собственной просьбе, в коляске с несколькими книгами и пачкой газет.

Мягкое весеннее солнышко так нежно ласкало лицо и руки, а отзвуки прибоя доносились с такою усыпительной монотонностью, что писатель сам не заметил, как приятная дремота смежила его веки. Проснулся он от резкого толчка и в первую секунду мог только понять, что его коляска, кем-то толкаемая сзади, с необычной быстротой катится к калитке на улицу. Слабо вскрикнув, несчастный попытался повернуться в своем экипаже, чтобы выяснить личность виновника столь стремительного бега; но раньше, чем ему удалось это совершить, коляска очутилась уже по ту сторону калитки и понеслась вдоль садовых оград по направлению к тюльпановой плантации. Каково же было потрясение чувств писателя, когда, сумев, наконец, оглянуться, он увидел в полуметре от своего лица сверкающие глаза и разгорячённые щеки своей поклонницы!..

Со свойственной всем выдающимся умам быстротой ориентировки писатель сообразил, что сколь это ни дико, но он становится жертвой похищения. Пучина неизведанных бедствий явилась в тот же миг его очам, побуждая его к отчаянным мерам самозащиты. Улица, как нарочно, была совершенно безлюдна: ни полисмена, ни единого прохожего. Только в одном из цветников, мимо которых мчалась кресло-коляска, группа молодежи играла в крокет. В. Н. успел крикнуть и несколько раз взмахнуть рукой, однако играющие, чрезмерно увлечённые своей партией, не обратили внимания на эти мольбы о помощи: очевидно, они находились весьма далеко от мысли, что от их поведения в эту минуту зависит судьба одного из лучших умов их родины. Видя безрезультатность зовов на помощь, несчастный попытался, рискуя жизнью, выпрыгнуть из коляски, но непослушная правая нога помешала этой попытке. Да и было уже поздно: на краю плантации зловеще чернел на фоне розовых и алых тюльпанов закрытый «кадиллак». Уже плохо сознавая происходящее, писатель почувствовал, как чьи-то руки отрывают его от кресла и вбрасывают внутрь машины, похитительница садится за руль, включает [?], и вот уже за стёклами начинают мелькать, уносясь, быть может, навсегда, окрестности милого Флаккдама.

Размеры биографии не позволяют нам останавливаться подробно на дальнейших перипетиях этих трагических дней, равно как и на смятении, вызванном исчезновением писателя, сперва на вилле ван Ноорденов, а потом и во всем голландском обществе. Похищение было совершено с такой смелостью, а стечение обстоятельств так благоприятствовало похитительнице, что никакие новые факты, даже обнаружение на краю плантации опрокинутой коляски, не могли пособить делу. И семья пропавшего, и полиция, и общественность были к тому же введены в заблуждение политической обстановкой тех дней; общий голос настойчиво обвинял в гнусном преступлении немецких национал-социалистов, давно уже проявлявших слишком повышенный интерес к передовым деятелям сопредельных Германии стран и не гнушавшихся никакими средствами для их устранения.

Но через четверо суток семья писателя получила телеграмму: «Торопитесь приехать отель Беренгария Лейден спешите Ноорден».

Надо ли говорить, с какой быстротой члены семейства откликнулись на этот отчаянный призыв. Впрочем, газеты опередили родственников и напечатали интервью своих корреспондентов с в. Н. под сенсационными заголовками: «Я протестую против слабости отечественных законов, неспособных оградить покой личности!», «Ван Ноорден просит Голландию защитить его жизнь!», «Спасения и охраны просит у своей страны её любимый писатель!»
Взорам прибывших в Лейден родных предстало прискорбное зрелище: седины, ещё недавно обрамлявшие высокое чело писателя, сильно поредели, печать истощения лежала на его лице; мы уже не говорим о состоянии его гардероба...

Почтенное семейство должно было пережить дополнительные огорчения, когда были получены парижские и в особенности американские газеты, пестревшие крикливыми заголовками вроде следующих: «Новый Лот! Пленник собственной внучки!», «Любовь торжествует над старостью! Похищение голландского писателя красавицей испанкой!», «Шалости престарелого купидона на Зюдер-зее».

На эстрадах Нью-Йорка и Чикаго имел скандальный успех отвратительный скетч «Дон-Жуан на колесах», где высмеивался скромный экипаж писателя, использованный его похитительницей в качестве транспортного средства. Но всех превзошёл эмигрантский листок «Хоругвь», поместивший фельетон под более чем неуместным заглавием: «Любовь зла — полюбишь и козла!»

Следует ли говорить, что объяснения, данные в. Н. представителям прессы, не содержали ничего, что оправдывало бы эти дерзкие инсинуации.

Писатель выразился резко, но с той сдержанностью, которая имела характер рыцарской заботы о репутации девушки, столь неосторожно ввергнувшей и его и свою честь в пучину этих экстравагантных приключений.
«Я протестую, — сказал он, — против такого устройства человеческого общества, в котором престарелому писателю грозит похищение. Я протестую против такого общественного уклада, при котором тщетно взывать о помощи! Я протестую против общественного порядка, при котором молодые люди насильственно пытаются удовлетворить свои желания!.. Я негодую на тот нравственный абсентеизм, который ведёт к тому, что партия крокета оказывается предпочтительнее дела спасения ближнего! Я взываю к здоровым элементам нашего общества: опомнитесь! Образумьтесь!!!»

Сообщить о подробностях своего невольного вояжа, о приюте, где он пробыл эти дни, о нравственных и физических потрясениях, которые ему пришлось испытать, в. Н. отказался. Не менее решительно отказался он и от судебного преследования своей похитительницы. Но негодование, переполнявшее его, нашло энергичное выражение в новом романе «Так жить нельзя!».

Так жить нельзя!

Исполненное негодующего пафоса, это пламенное воззвание 76-летнего старца, до тех пор известного умеренностью своих убеждений, произвело в Голландии впечатление, если позволительно так выразиться, разрыва бомбы замедленного действия. Переведённый почти на все литературные языки роман «Так жить нельзя!» получил всеобщее признание и вошёл в золотой фонд литературы, ставящей своей целью существенно повлиять на моральное переустройство мира. К сожалению, писателю не суждено было стать свидетелем победоносного шествия своего величайшего творения по странам Европы, Азии и Америки.

Потрясения, обрушившиеся на его организм, оказались слишком велики.

noorden2.gif

Впервые после благоразумно-длительного перерыва вывезенный на своей видавшей виды коляске солнечным апрельским утром на ту самую лужайку сада, откуда он был похищен год назад, писатель почувствовал чрезвычайное волнение. Натиск жгучих воспоминаний был так силён, что сердце его не выдержало. Корифея голландской литературы не стало...

____________
(1) Pater Familias — отец семейства, глава рода (лат.) — Ред.
 
Сверху Снизу