Рух. Симфония о великом Смутном времени 1. «Меж четырёх морей – урманов хмурых море...»
Часть первая
Меж четырёх морей – урманов хмурых море,
Забрала городов... Звонницы на юру...
Вдруг – розовая мгла от мальв на крутогоре,
И вновь дремучий лад болот и мхов в бору.
Меж шелестящих трав, в пологих, влажных долах,
Над кручами холмов, над тыном деревень,
Разносит ветер на крылах тяжелых
Полдневную медлительную лень.
Где принимал Перун дым жертв, костры и пенье,
Где месяц-ятаган червонел ввечеру,
Где половецких стрел цветные оперенья
Над грудью павшего дрожали на ветру –
Крутые крепости бугрятся в хмаре знойной,
Все чаще ест глаза трущоб сводимых дым, –
Отхлынул бранный шум татарских дней нестройных
И в пышных горницах тучнеет Третий Рим.
Притворов полумрак и усыпальниц слава,
Воителей, князей могущественный прах...
В тени монастырей, по благолепным лаврам
Прокимнов и стихир благоговейный страх.
Звон
мирный...
Звон
мерный...
Глас
клирный,
Час
первый,
Зык
мерный,
Зык
мощный,
Зов
медный
К Всенощной
Бесплотным
гудящим
столбом
В воздухе встал голубом.
Не о Милостивом,
не о Прощающем,
не о Царствующем
на небеси,
Но о властвующем
над народами
все суровее,
О величественнейшем,
христолюбивейшем,
самодержавнейшем
всея Руси
Перекатываются
золотокованые
славословия.
Ектинье высокоторжественной
многолетием вторит клир,
И возносятся
над пятиглавиями
да над палатами
Лишь моления о великодержавии, обнимающем целый мир,
О победах
и о ликовании
над супостатами.
И звон пурпурный,
Гулко-серебряный,
В простор безбурный,
Седыми дебрями,
По тихим плесам,
пустынным изволокам
Волною бронзовой
уходит вширь,
В поля, в суземья,
где сойки с иволгами
Да труд отшельников
в глухой глуши.
Но чуть умолкнет стройный благовест –
И, коль дух твой чист и скорбен,
Землю черную, сырую
Слушай, спешившись с коня:
То не боры дышат влагою,
Не в тальцах лепечут струи,
Не к младенческому корню
Льнет глубинный ключ, звеня, –
Это шепчет темный Муром,
Это молятся смольчане,
Это бают Псков и Туров,
Мглин и Пермь:
Это рдеет цветом хмурым
Скорбь народная в молчаньи,
Это чают смерд и схимник,
Знать и чернь.
– Ох, тяжка шуйца Борисова!
Ох, десница тяжела!
Грузом страшным тянут вниз его
Непрощенные дела.
Бают старцы, боль Руси' леча:
– Благодати в царстве – нет;
Тем, кто знал Иван Василича,
Ясен корень смут и бед!
Явен ход закона адского:
Взявший власть – прислужник злу;
Вторьем горя цареградского
Русь нисходит в мрак и мглу.
Над неправедным и правым
Меч повис
Кто безумствует? Кто правит?
Он, Борис.
Кто выходит в византийском
Блеске риз,
Зло – узорным скрыв витийством?
Он, Борис.
Только нет благословенья;
Только чей-то темный шорох
В самых недрах, у истоков
Дел царя:
Светлым думам нет свершенья,
Нету слуг мечте огромной,
И года в пустых просторах
Гаснут зря.
Слушай, люд! Народ в Архангельске
Видел, видел ясным днем:
Рдели стяги рати ангельской
В тучах сполохом-огнем.
Зрел ли кто при дедах-прадедах
Сих знамений и чудес,
Как ладья с Синклитом праведных,
Отходящих в глубь небес;
Слезы их – о неизведанной
Буре завтрашних годин,
О России, свыше преданной
Свисту вьюг и звону льдин?..
...Жгучей засухой, порошею, росой,
Бродит в ветошке бездомный да босой,
Слышит смехи в завихрившейся пыли,
Ловит хохоты во рвах из-под земли –
Вот, поймал: качает Велга
Чей-то облик неживой:
– Царевал ты, Ваня, долго
Над Москвой –
Поцарюй теперь со мной,
Поцарюй,
В снежуре моей шальной
Погорюй,
Повертись со мной кругом,
Полети,
Загляни-ка в новый дом
По пути!
...Ветер мечется ли, дождик ли косой –
Все юродствует на папертях босой,
Для ярыжек все одно и для старух –
Про пожары буйно рыжие да рух, –
Но лихие второсмыслы – не для всех,
И темно в косноязычных словесех,
И он сам лишь тихомолком повторит,
Что гасительница – Велга говорит:
– Хоть весь мир догорит –
Не умрем.
Хочешь, Ваня, – говорит, –
Вновь царем?
Понатужься! не робей!
Что нам суд?
Приготовила тебе я
Сосуд
Недородов да разрух
Круговой:
Плоть – приблудная, а дух
Будет твой.
Непотребное бормочут бесоблудные уста!
Прощелыгу дождик мочит –
ни молитвы, ни поста,
Лишь монах, дорогой в келью
Услыхав да рассудив –
Призадумывается,
Пригорюнивается, –
«Видно, Русь, крутое зелье
Нам заваривает див!»
Слышу тайну самозванца
Через бред кудес и хроник –
Тайну, хищную, как грай
Воронья:
То вились, не умирая,
Вкруг безвестного младенца,
Как свистящие воронки,
Сонмы «я», –
Проникали в ум и волю
Дымно-сумрачные клочья,
Волглым, теплым средоточьем
Плоть избрав,
И поверил отрок вольный,
Будто бьется в юном сердце
Кровь великих самодержцев,
Право прав.
Сам собой, непостижимо,
Вспоминался душный Углич,
Лица мамок – ожерелье –
Двор, клинок –
Взор, сверкнувший точно угли,
Смертный ужас – вихрь видений –
Годы в затхлой, скрытой келье
С псом у ног.
А потом – по ветрогону –
Путь, рубеж, Литва, блужданья, –
С каждым днем другой, безмерный,
Вихревой,
В оны дни причастный трону,
В ум вжигал воспоминанья,
В утлом сердце холил веру
В жребий свой.
Чует Русь, как волю, разум
Бьет озноб.
Нечисть выпрыгнула сразу
Вдоль всех троп.
Кычет, манит в яр да в топи,
В тряс и колч пустых арайн, –
По ночам – возня и топот
Вдоль посадов и окраин –
В дымы кутается,
В ногах путается,
Будто хляби меришь вброд, –
И приглядывается,
И прислушивается
К ее пОсулам народ.
Давит судьбы гнет острожный
На плечах.
От подмены невозможной
Зыбь в очах:
Он ли то – за рубежами
Ляшских рек
Уже плещется как пламя,
Уж полощется как знамя,
В склики бьет над городами, –
Демон? призрак? человек?
С каждым днем он шире, больше,
Он ползет в степи, как пал,
Он грядет из вражьей Польши –
Северск пал –
Годунову кровь из горла
Обагрянила парчу –
Кто-то тьму, как плащ, простерло,
Тихо дунув на свечу –
И развертывается,
И распахивается
Для пришельца вся страна,
До нехоженых
Тундр немереных
Вся насквозь врагу видна.
Вся!..
С царьградскими венцами,
С закомарами соборов,
С синим ладаном вечерень
Над Москвой,
С тихоструйными тальцами,
С непрохожим буйным бором –
Мхом дремучей сыроери
Вековой;
Мхом, русалочьим туманом,
С шумной песней своеволья,
С облаками, как святые
Души гор,
С травным плеском но курганам,
С синим, синим дикопольем, –
Всею ширью, обреченной
На разор.
И в тиши – победоносец –
Он идет.
Он – здесь!..
Со смиреньем дароносиц
Никнут грады, села, весь, –
Вот по лесу он идет
Темноствольному,
Вот проходит сквозь народ
К граду стольному, –
День безоблачный, – сверканье, – синева –
Закружилась у безумца голова.
Но свернулся град драконий,
Грудь кольчужную крестя, –
Казней, узней, беззаконий
И святых молитв дитя.
Одесную и ошую
Злыми зубьями возрос,
Расцветил вдоль стен чешуи,
Башни зоркие вознес,
И алмазы белых храмов
В самом сердце затаив,
Длит сторожко и упрямо
Свой, уму невнятный, миф.
Сам собою – польских конниц
Тише топ,
И невольно незнакомец
Обнажил высокий лоб.
– Гневный град, соперник Рима,
Вероломная Москва!
Кровью жертв ненасытима!
Верой двойственной жива!
Персть визжит от гнева-боли
Под конем.
Даже вихрь: невесть отколе,
Ясным днем,
Прах, осколки, щебень кинул,
Весть понес о пришлеце,
В Китай-городе низринул
Купол Спаса-на-Крестце...
Гневный город! грозный город!
С жалом аспида во рту!
Он змеей вползает в ворот,
Жалит исподволь в пяту...
Грозный город... Страшный город!
Он по гульбищам, мостам,
Губит первенцев, как Ирод,
Как Иуда, льнет к устам!..
Но тебе открыты настежь
Полукружья всех ворот –
Ты, что дивной сказкой застишь
Адских волн круговорот,
Человек, подобный тени,
С искрой Грозного в груди, –
Вверх! на тронные ступени
Мерной поступью всходи.
Вперед: 2. «Предоставлен демиургом силам собственной гордыни...»
Назад: Итог. («Зла, как волк, над градом ночь безлунная...»)
Начало: «Русские боги». Оглавление
